Бугорки... Самые, наверное, по-детски счастливые дни в жизни.
Бугорки - малюсенькая, на дюжину домов улочка на окраине Питера, за Троицким полем, на границе с поселком Рыбацкое.
Там, где проспект Обуховской Обороны плавно переходит в Рыбацкий.
Пройти бетонные противотанковые надолбы, оставшиеся от войны, установленные на тот случай, если бы фашисты прорвались сюда, - здесь проходил внутренний пояс обороны Ленинграда. Спуститься вниз - вот она, где прожил несколько лет после того, как отец демобилизовался, и они вернулись в родной город
Бугорки... Надо же, какое название... И впрямь, бугорки... Отсюда - пешком в школу, 2 км - не расстояние для молодых ног. Школа в Рыбацком - солидное каменное трехэтажное здание на берегу Невы. Построенный по проекту Льва Шишко в 1909 году "Училищный дом" должен был стать и долгое время являлся архитектурным украшением всей округи. Школа по праву считалась очагом просвещения в традициях лучших русских гуманитариев. Годы "реформ" превратили исторический памятник, объект культурного наследия в развалюху, проданную в 2006 году с аукциона и снесенную, с планами устроить здесь "дом отдыха"... Общественность билась за здание до конца, но... Современные школьные стандарты не позволяли восстановить учебное заведение, да и необходимость в нем отпала.
О самом Рыбацком известно, что село Рыбацкое (или Рыбная слобода) было создано по приказу Петра I. Сюда были переселены семьи нескольких десятков рыбаков, чтобы снабжать царский стол невской рыбой. Расположенное на Шлиссельбургском тракте поселение занимало выгодное положение, постепенно расширялось и богатело. Рыбаки жили общиной, их миновало крепостное право. Возможно, это обстоятельство сыграло важную роль в ходе войны со шведами, когда на помощь флотилии адмирала Чичагина пришли галеры с морским народным ополчением. В честь их воинской доблести воздвигли обелиск, на фронтоне которого выбито: "Сооружен в память усердия села Рыбацкого крестьян, добровольно нарядивших с четырех пятого человека на службу Родине во время шведской войны. 1789.15 июня."
Нева делала в этом месте крутой изгиб, и на всем его километровом протяжении, в этакой природной заводи неподвижно стояли или точнее, держались на плаву, связки бревен, - затон, промежуточный пункт для лесосплава. Между ними, чтобы ходить, пролегала дорожка из узких плоских досок-плотиков, "мостки", по-здешнему. Можно было идти по ним, по воде, аки Иисус посуху, прямо от дома до школы. Или перепрыгивать с одного на другой, потому что мостки имели свойство проваливаться в воду. Тут уж не зевай...
Вот и ходили, хотя родители это не одобряли. Но что делать, мальчишки, разве остановишь...
Отколовшиеся от больших связок - "гонок" - полузатонувшие бревна, "топляки", баграми под покровом темноты вытаскивали на берег местные жители - на дрова. На берегу неподалеку располагалась небольшая конторка по "приходу-расходу" леса. Учитывали, сколько леса прибыло, сколько - отправлено дальше вниз по течению Невы, на мебельные фабрики или по каким другим нуждам. Часть бревен пилили, здесь же, на отрытом воздухе, продавали на дрова для отопления. Ну, а связки бревен - "гонки" - цепляли буксиры и тащили дальше по реке к месту назначения.
Гонки имели ту важную особенность, что защищали берег от больших волн. Возле лодочных причалов было спокойно, здесь в тихой и теплой воде можно было поплавать, чем с удовольствием и пользовалась в летнее время ребятня. Еще можно было половить рыбу, хотя клевала она здесь плохо даже на утренней зорьке.
Отопление в домах было дровяное. Дрова готовили загодя, пилили, кололи, сушили, складывали в поленницы. Бабушкина чугунная печь кормила всех, возле нее грелись. Воду качали из колонки, расположенной на берегу Невы. Хотя, правду сказать, вода в Неве была в то время чистая, питьевая. Носили ведрами, заливали в умывальники, черпали ковшиком.
Дом, как и соседские, стоял на обрывистом берегу. Он был частным, двухэтажным, и в нем жили, по-родственному делили угол несколько семей. Здесь, в этом доме они и поселились, потеснив родственников, после демобилизации отца из армии, где тот служил в последние годы на военной базе в Забайкалье.
Дом принадлежал бабушке, она была здесь хозяйкой и главой семьи. Бабушка по внешнему виду походила на гречанку: смуглая, темноволосая, кареглазая, тонкий нос с горбинкой, просто красавица. О себе рассказывала неохотно. Во время погромов в Крыму погибли родные, ее спас и принял в семью московский купец, дал свою фамилию, дал имя... Дедушка погиб на войне, его Старик никогда не видел, даже на фото.
Дядя Старика состоял в рыбацкой колхозной артели, ловил рыбу. Корюшку, ряпушку, миногу, окушков, плотву. Зимой чинил сети и бураки. Бураки - это такие плетенные конусообразные корзины, куда любопытная рыба заплывает, а вот выход найти из узкой горловины ума не хватает. Минога была настоящим объедением - в жареном виде, в супе, маринованная...
В то время рыба в Неве еще водилась. Как и другие члены артели, дядя сдавал улов на продажу.
Работа была тяжелой, день на день не приходился. Старик видел, когда дядя брал его на промысел с собой, как тот раз за разом вытягивал пустые мокрые мережки... Однажды, поздней осенью, дядя упал из лодки в воду. Стремнина едва не затянула его, но он чудом спасся, смог выплыть, выбраться на противоположный берег... Лодка позже нашлась.
Бедновато тогда жили, но на еду хватало, никто не жаловался: такое было время...
Из развлечений был телевизор с линзой (для увеличения изображения). К нему придвигали стулья, садились тесно, вытягивали шеи, - мешали головы впереди сидящих, - чтобы что-то увидеть на черно-белом экране.
И, конечно, подарком почитали походы в булочную, куда Старик ходил с сестренкой и младшим братом. Бабушка давала денег на батоны и французскую булку. Как же восхитительно они пахли! Свежие, ароматные французские булки сводили с ума, удержаться, чтобы не отломить кусочек, съесть по дороге, было невозможно. Бабушка не ругала, но и не хвалила за самоуправство.
Бабушка была настоящей: и строгой, и доброй. В войну помогала штабистам 55-й армии, которые квартировали в здании школы. Была там своей, незаменимой. Никогда не унывала, приговаривая, учила: а ты, дорогой, не принимай все близко к сердцу...
Что еще из милых подробностей детства осталось в памяти Старика? Пожалуй, мороженое на палочке, шоколадное эскимо, лимонад-ситро, ириски "золотой ключик", квас... Все это было доступно, но не каждый день. Детей не баловали, да они и сами понимали.
Во дворе дома был огородик, с грядками под морковку и другую зелень. В дальнем углу стоял сарай, рос крыжовник, смородина, черная и красная. Понятно, лакомились, когда приходила пора. Чуть дальше лентой вилась речка Мурзинка. По весне она превращалась в полноводный поток, затопляла подступы к огородику. Тогда ловились щурята, щучья молодь, практически голыми руками.
... Реку Неву от домов отделяла неширокая, засыпанная гравием дорога. Вниз вели кособокие, с провалами, ступеньки короткой лестнички, упиравшейся в причал для лодок.
Лодки были просмоленные, рыбацкие, в основном, но встречались и легкие прогулочные. Их привязывали-чалили, крепили морским узлом к столбикам, торчащим из воды, толстенными канатами или железными цепями. Опасений, что своруют, не было, своим доверяли, хотя кое-кто все же вешал на лодку замок. Лодка могла сама по себе отвязаться и уплыть при большом волнении, когда по Неве проходили крупные суда - вот и все.
Нева была здесь широкой, судоходной, от берега до берега метров, наверное, не меньше, чем триста, с сильным течением. На тот берег заплывать на лодках боялись - унесет... Плавали на веслах вдоль берега, до сада "Спартак" и обратно. Управлять тяжелой посудиной было непросто, но гребля - прекрасный вид спорта, закаляет характер, крепнут мускулы. А мозоли... что мозоли? - пройдут.
Сад "Спартак". В саду "Спартак" проходили футбольные матчи на первенство города. Можно было "попасть" на Бурчалкина-Выручалкина, Завидонова, Храповицкого, Морозова... Соблазняла возможность пробраться на стадион "водой", без билетов, но пользовались этим редко, было совестно. За одну из команд играл сосед по дому, его почему-то все звали - Пушкин. За внешнее сходство, наверное. Ребята были горды, что у них такой сосед, и болели за него, хотя он и числился в дубле, и вообще считался шалопаем, потому что не работал. Во дворе дома они натягивали рыбачью сеть вместо ворот, полем служила огромная стальная плита, невесть как сюда попавшая. И "стучали" по резиновому детскому мячику пока не надоест.
На Старика вдруг накатили воспоминания. Перед глазами - Московский вокзал, куда доставил их поезд "Владивосток-Ленинград", кажется, под номером 1, делавший остановку в Чите. Чемоданы с пожитками. Они садятся в полупустой автобус, который везет в новую жизнь в большом городе. Погожий, солнечный день. Троицкое поле. Мороженое, которое тает в ладони. Пересадка в другой автобус. Еще десять минут - и они дома... Запах кожаных сидений, он сохранился, его ни с чем не сравнить. Ему взгрустнулось...
... Дед, а дед, - спросила Старика внучка. - А ты разве не хочешь сейчас взглянуть на свои Бугорки? У Гугла есть карты любого города и улиц... Хочешь, со спутника покажу?
- Конечно же, давай, посмотрим...
- Ой, что это... Все зеленое, и нет ничего... Деда, здесь написано, что улица снесена при застройке Рыбацкого, видны только фундаменты домов и сад...
Вот оно как, - пронеслось в голове Старика. - Опоздал, выходит. И правду говорят: что много людей возводят годами, один может в одночасье разрушить...
А вслух сказал:
- Ты сохрани мне эту картинку, пожалуйста. Для памяти...
***иллюстрация - Википедия
© Валерий РУБИН Canadian News Service
