«Что за прелесть эти сказки. Каждая есть поэма!»
Вызывает меня как-то редактор наш, Сергеич, как я его по-свойски называю. Говорит:
— Ты вот что... Иван, сочини-ка мне сказку.
— Сергеич! Да как же это... Что я вам, братья Гримм? Сел — и написал, что ли... У них четыре руки, а у меня всего две, и то одна левая. Сроду никогда не писал сказок, все больше быль, про экономику нашу, будь она неладна. Вы сами-то подумайте. Журнал у нас какой?
— Какой?
— Общественно-политический, про коневодство за Полярным кругом, а вам сказку внезапно подавай.
— Пойми, Вань, начальство требует. А с начальством не поспоришь. Дочка у него. Новый год скоро, слышал? Сказку захотела. Под елочку. Дитя родное, понимать надо... Так что, умри, но сделай. Но не официально. Иначе не сидеть мне в этом кресле, понял?
— Да уж, еще как понял... А про что сказку-то сочинить?
— Ну, там... Какие сам знаешь. Про Иванушку-дурачка. Нет, про дурачка не надо. Могут не понять. Про Красную Шапочку можно и Серого Волка тоже. Помнишь ведь, а? Читал в детстве?
— Да читал я, читал, Сергеич. Только не знаю, с чего начать и чем закончить.
— Перво-наперво назначь главного героя. Он за правду горой. Должен остаться в живых, чтобы конец у сказки был непременно счастливый. А если ранят, то отвези его в госпиталь. Там его врачи подлечат — и снова в бой. А ежели никак уже не может подняться, то на инвалидность с хорошей пенсией отправь.
— Сергеич, что за сказка про инвалида будет?
— Нет, я тебя не ограничиваю, не цензурирую, боже упаси. Цензуры, сам знаешь, у нас нет. Полная свобода творчества. Можешь хоть про Муху-Цокотуху. Кстати, лучше про нее. Мухи, так сказать, наш повседневный быт, а Красные Шапочки только на новогодних елках встречаются, когда Деды-Морозы бегают кросс по улицам и в прорубь окунаются. А про волков не пиши: зачем ребенка пугать?
— Да мне без разницы, Сергеич.
— Именно. Однако нужна не просто сказка, а сказка на новый лад. Показать нашу сказочную действительность, одним словом. Ты сможешь. Я верю в тебя, Иван. Иди и твори. Свободен.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ну да утро вечера мудренее. Наваял я текст, принес.
— Ну удивил... Удивил ты меня, понимаешь?
— В каком смысле?
— В плохом. В том смысле, что твоя Муха вовсе не сказочная получилась, а обыкновенная. Как все мухи. Ну вот, например... «Пошла Муха на базар и купила самовар...» Ты где таких мух сказочных видел, скажи мне честно?
— Так сказка же, Сергеич, выдумка... Ну пошла, ну купила. Что такого? Нынче у нас все продается и покупается, верно? Всего полно, были бы деньги.
— Ты мне лучше скажи: почему у нее брюхо позолоченное?
— Я и сам не пойму, Сергеич. Вроде бы она — муха, с одной стороны, а ходит по полю... Что она там забыла?
— Об этом и разговор, Ванюша. Мухи — летают, а не ходят. В общем, переделай, чтобы ребенок не вообразил себе невесть что и чего не надо. Купила самовар, видишь ли… Почему не смартфон?
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ну да утро вечера мудренее. Поправил я текст, принес заказчику опять.
— Можешь же... Но вот в этом месте... Что это у тебя получается, читай: «Тараканы прибегали...» Зачем нам тараканы, Ваня? В сказке?
— Тараканы... как есть тараканы. Они везде.
— И еще к тому же выпивают...
— Сказка же, Сергеич.
— Ты мне тень на плетень не наводи. Выпивать, по-твоему, пропаганду алкоголизма разводить будем в нашем журнале? Когда мы на хорошем счету у начальства, у самого Михал Семеновича, а? Стаканами пьют, чашками! Просто кошмар какой-то... Забирай обратно эту галиматью, переделай, чтоб без сучка, без задоринки было все!
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ну да утро вечера мудренее. Покумекал я и назавтра принес новый вариант.
— Прекрасно, просто прекрасно. Я всегда верил, Вань, что ты справишься с самым трудным журналистским заданием. Может, на конкурс тебя отправим когда-нибудь. Почитаем, что ты там понаписал... что напридумывал... «Приходили к мухе блошки...» Мама дорогая!.. Блошки... Золотые сапожки... И это в то время, когда народу нечего надеть?
— Почему нечего? Ходят все обутые, одетые и частично сытые.
— Я про блошек, Иван, чтоб тебя. Зачем они в сказке? С какого боку?
— Сергеич, виноват, я подумал, где мухи, там и блохи.
— Нет, ты меня заживо в гробу убиваешь. Убери сейчас же свою пачкотню и принесу новую.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ну да утро вечера мудренее. Нам не привыкать, принес заказчику новую.
— Другое дело, другой разговор. Чувствуется рука мастера. Стой... погоди... а это что такое: старичок-паучок муху в уголок поволок?.. Что за фигура речи?
— Ну, Сергеич, вы даете стране угля. Это как в жизни. Бывает же всякое, правда?
— Ты мне еще геев и лесбиянок в сказку приладишь для реализма. Нет, ты мне ответь: как можно прославлять насильника, который, да еще в преклонном возрасте, пристает к женскому полу? Ты подумал, что скажут ветераны? По судам затаскают нас с тобой, как пить дать, затаскают, а журнал наш прикроют. Позору не оберешься на всю Европу. Ветеран — он как пионер, всем ребятам пример.
— Так мы на Европу с высокой колокольни...
— И что за слово такое «поволок»? Она, что, сама не может передвигаться? Парализованная?
— Ну да. Он в нее слюной своей ядовитой брызнул, потом руки веревками окрутил и кровь сосет.
— Фу… Какая гадость. Ужасное злодейство... Да он, похоже, серийный убийца и сексуальный маньяк.
— Ага. А еще ухмыляется. А дружки ее под диваны попрятались, представляете, Сергеич?
— Представляю. Предательством попахивает и непротивлением злу насилием. А как чаи распивать с вареньем, так все готовы.
— Ну что, берете сказку?
— Ты погоди спешить. А где твой главный герой? Что-то я не приметил пока что... Нет, ты мне представь героя с его геройским поступком, тогда и поговорим. Муха у тебя — уж извини — воплощение потребительского подхода к жизни, обыватель какой-то: слоняется весь день по базарам, складывает дома добро по сундучкам и полочкам. Потом — вдруг денежку нашла... Вдруг только котята у кошки родятся. Нет, чтобы в банк отнести, богатство преумножить — пир устраивает с угощениями вовсе ей незнакомым первым встречным. Добрая она у тебя слишком. Добро нынче должно быть с кулаками. Ступай, и без героя не возвращайся.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ну да утро вечера мудренее.
— Уважил, так уважил. Сразу бы так. Маленький комарик, а не боится ничего. Саблей — р-р-раз... и голова с плеч паучьих. И благородный: жениться, говорит, хочу немедленно на пострадавшей. А уж Муха как довольна: молодой, красивый, удалой жених достался ей ни с того, ни с сего, с бухты-барахты, как будто с Луны на нее свалился. Только, Ваня, как друга прошу, убери ты из сказки этого клопа, ненавижу я их с детства, и незачем ему сапожищами притоптывать на чужой свадьбе. А букашки, козявки разные — эти пускай, общую картину не испортят.
— Так что, понравилось?
— Молод ты еще, Ванька, жизни не видел. Ты даже не представляешь, какой патриотический заряд сказка твоя несет! Один смелый комарик против толстого опасного хищника, опутавшего своими сетями весь мир! Не испугался его когтей. Вступил в неравный бой, не стал дожидаться подкрепления. Саблей своей бац, — и привет супостату. Конечно, гиперзвуковым «Кинжалом» тоже бы ничего, мало бы не показалось. Это какой же пример положительный он всем нашим малышам подает!
— Сказка ложь, да в ней намек. Ага, Сергеич?
— Правильно мыслишь, Ванек! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
… Тут и сказке конец.
Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции.
"Canadian News Service" CNS. Non-Profit site. Сообщество журналистов.
© Валерий РУБИН
